Но в час разлуки — нет! — не подавал я виду,

Что легче было б мне смеясь идти на казнь.

На летнем берегу, под сенью ив плакучих,

В прохладе мы легли забыться пылким сном,

И сладок был инжир среди цветов пахучих,

И поцелуй пьянил гранатовым вином.

Я ей рассказывал о времени-пространстве,

О древних подвигах, о дальних чудесах,

Я умолял ее поверить страсти странствий

И побывать со мной в неведомых мирах.

Обняв колени, Зан-Зу тихо возразила:

«Мне нравятся твои бессвязные слова,

Но в бездне пустоты, где кружатся светила,

Закружится моя пустая голова:

Ты — это ты, а я — всего лишь я. Хламиду

Надень свою, поэт, и отправляйся в путь,

А я останусь здесь, на берегу в Эриду,

Вздыхать до слез о том, что не смогу вернуть».

— Наварт

На следующее утро, в десять часов, Герсен вернулся к плавучему дому Наварта. Все изменилось. Светило теплое желтое солнце. В небе, сияющем подлинно земной голубизной, растворялись последние следы перистых облаков. Ссутулившись, Наварт дремал на скамье передней палубы.

Герсен спустился по лесенке на причал и остановился перед узким трапом: «Эй, на борту! Можно зайти?»

Медленно повернув голову, Наварт сонно уставился на Герсена полуприкрытыми желтыми глазами, как больная курица. Отвернувшись к веренице беззвучно скользящих мимо барж, оснащенных струйными электростатическими двигателями, поэт монотонно произнес: «Я не испытываю ни малейшей симпатии к бесхребетным недотепам, поднимающим паруса только для того, чтобы плыть по течению».

Герсен воспринял это замечание как приглашение взойти по трапу на палубу: «Забудьте о моих недостатках. Что произошло?»

Наварт раздраженно отмахнулся: «Мы заблудились. Наш поиск, наше предприятие...»

«Какой поиск? Какое предприятие?»

«...ведут нас окольным путем. Прежде всего — солнечный свет. Перед нами широкая кремнистая дорога, но вскоре она сужается. И в конце ждет ужасная трагедия. Тысяча цветов, взрывающих мозг — возможно, закат. Если бы я снова был молод — о, как бы я изменил последовательность событий! Меня носило ветрами, как клочок мусора. Для тебя все будет так же. Ты не воспользовался возможностью. Шанс встречается только однажды...»

Герсен находил эти рассуждения неинтересными: «Все это очень замечательно, но удалось ли вам вчера поговорить с Виолем Фалюшем?»

Наварт поднял костлявую руку, отталкивая ладонью воздух: «Переполох, сумятица форм. Гневные лица, мелькающие глаза, противоборство страстей! Я сидел, и у меня в ушах был оглушительный рев».

«Что случилось с девушкой?»

«Согласен во всех отношениях. Она великолепна».

«Где она? Кто она?»

Внимание Наварта сосредоточилось на объекте, нарушавшем гладкую равномерность воды — на чайке, белой снизу и серой сверху. Судя по всему, он не намеревался осмысленно отвечать на вопросы.

Герсен не терял терпение: «Как насчет Виоля Фалюша? Откуда вы знали, что он появится в кафе «Небесная гармония»?»

«Что может быть проще? Я сказал ему, что мы туда придем».

«Каким образом вы ему это сообщили?»

Рука Наварта снова раздраженно подернулась: «Твои вопросы утомительны. Почему я должен сверять свои часы с твоими? Почему я должен обо всем тебе докладываться? Почему я...»

«Кажется, мой вопрос достаточно прост».

«Мы живем в разных системах координат. Транспонируй свою систему, если тебе так приспичило. Моя система незыблема».

Старый поэт был явно в настроении поскандалить. Герсен успокоительно сказал: «Так или иначе, по той или иной причине, вчера вечером мы упустили Фалюша. Каким образом, по-вашему, мы могли бы снова его найти?»

«Я больше ничего не предлагаю... На кой черт тебе сдался Виоль Фалюш?»

«Вы забыли, что я это уже объяснял».

«Как же, как же... Что ж, организовать встречу очень просто. Нужно устроить небольшое развлечение и пригласить его. Банкет, званый ужин, что-нибудь в этом роде».

Что-то в тоне голоса Наварта — а может быть, в остро блеснувшем взгляде, сопровождавшем его слова, насторожило Герсена.

«Вы думаете, он придет?»

«Конечно, если мы тщательно продумаем спектакль».

«Как вы можете быть в этом уверены? И почему вы так уверены в том, что Фалюш все еще на Земле?»

Наварт с упреком поднял указательный палец: «Ты наблюдал когда-нибудь за тем, как кошка крадется в высокой траве? Иногда она застывает, приподняв переднюю лапу, и тихонько мяукает. Почему она мяукает?»

Герсен не мог проследить общую идею, связывавшую последовательность ассоциаций поэта. Он терпеливо напомнил: «Вернемся к ужину, к банкету, о котором вы упомянули».

«Ах да, банкет! — теперь Наварт вроде бы заинтересовался. — Его нужно устроить роскошно, великолепно, безукоризненно! Он обойдется в миллион СЕРСов».

«Один ужин? Один банкет? Кого пригласят? Все население Суматры?»

«Нет. Ужин для избранного круга — для двадцати гостей. Но готовиться нужно уже сейчас, время не ждет. Кто для него — образец для подражания, кто вдохновляет Виоля Фалюша? Я, никто другой! Он превзошел меня космическим величием масштабов, не спорю. Но в мире человеческих пропорций у меня нет соперников. Что такое миллион СЕРСов? За какой-нибудь час я потратил больше в своих мечтах».

«Очень хорошо, — сказал Герсен. — У вас будет миллион». Про себя он подумал: «Мой ежедневный доход больше миллиона».

«Мне потребуется неделя. Недели может не хватить. Но задерживаться больше нельзя».

«Почему нет?»

«Потому что Фалюш вернется в Дворец Любви».

«Откуда вам это известно?»

Наварт устремил невидящий взор в солнечное речное пространство: «Как ты не понимаешь, что одним движением мизинца я нарушаю покой самой далекой из звезд? Что каждая мысль вызывает турбулентные возмущения в парапсихическом пространстве?»

«Таков источник вашей информации — возмущения парапсихического пространства?»

«Этот подход не хуже любого другого. Но в том, что касается банкета, придется поставить предварительные условия. В высоком искусстве необходима строгая дисциплина, и, чем выше искусство, тем строже дисциплина. Следовательно, тебе придется смириться с некоторыми ограничениями».

«В чем они заключаются?»

«Прежде всего — деньги. Принеси мне миллион СЕРСов, сейчас же!»

«Разумеется. В мешке?»

Наварт отозвался безразличным жестом: «Во вторых, устройством всей этой аферы буду заниматься только я. Ты не должен вмешиваться».

«Это все?»

«В третьих, ты обязан вести себя сдержанно. Иначе тебя не пригласят».

«Я ни в коем случае не хотел бы пропустить этот ужин, — сказал Герсен. — Но я тоже поставлю свои условия. Во первых, на банкете должен присутствовать Виоль Фалюш собственной персоной».

«На этот счет не беспокойся! Ничто не заставит его отказаться от такого удовольствия».

«Во вторых, вы должны будете мне его представить».

«В этом нет нужды. Он сам представится».

«В третьих, я хочу знать, каким образом вы его пригласите».

«Каким образом? Я позвоню ему по телефону — так же, как я приглашаю любых других гостей».

«Какой у него телефон?»

«Как правило, с ним можно связаться по телефону SORA 6152».

Герсен кивнул: «Хорошо. Я скоро вернусь и принесу деньги».

* * *

Герсен вернулся в гостиницу «Рембрандт» и перекусил в ресторане на первом этаже, размышляя за столом. Насколько безумен был Наварт? Приступы сумасшествия чередовались у него с периодами лукавой практичности, причем и то, и другое каким-то образом способствовало осуществлению планов самого Наварта. Взять, например, номер телефона — SORA 6152. Наварт сообщил его с подозрительной уступчивостью... Герсен больше не мог сдерживать любопытство. Он зашел в ближайшую телефонную будку, загородил объектив видеокамеры и набрал номер. На экране появилось графическое изображение: стилизованное изумленное человеческое лицо. Голос спросил: «Кто это?»