«Гмм... В Понтефракте я сегодня же назначу новый состав Дексады. Этот человек одержим манией величия!»

«По меньшей мере! — отозвался Герсен, вспоминая восклицания раненого Трисонга, напоминавшие перекличку нескольких разных людей. — Подозреваю, что в его лице мы имеем дело с исключительно редкой разновидностью безумия».

Глава 9

В связи с эвакуацией Двиддиона из его жилища на уступе Воймонта в памяти Герсена ярче всего сохранились три картины, продолжавшие преследовать его всю оставшуюся жизнь.

Прежде всего, он не мог забыть упрямую черную громаду Притца, непрестанно атакуемую тысячами яростных разрядов молний, и бездну Воздушного ущелья, ревущую ветром, дрожащую от перекликающихся раскатов грома.

Во-вторых, перед его внутренним взором появлялся труп великана-рудокопа Бугардойга — главным образом его лицо, застывшее в гримасе потрясения постигшей его немыслимой трагедией, и перистый хохол у него на голове, пропитанный его собственной кровью.

Третье воспоминание, странное, даже чудесное, было слуховым — в голове Герсена многократно повторялась многоголосая перекличка жалоб и угроз, доносившаяся оттуда, где раненый Трисонг лежал среди обломков скал: «Во имя всех пророков Ада, какая боль! — Неважно, неважно... — Кто опознал этого бешеного пса? — Не я. — И не я. — Довольно! Эль-гур падáш! — Верный Мяута!»

«Трепетнокрылый Фантамик» снова огибал Вегу. Возмущенный Двиддион мрачно сидел в напряженной позе, рот его то и дело кривился. Через некоторое время он стал искоса поглядывать на Герсена. Но Герсен упорно ничего не замечал, размышляя о своих собственных проблемах.

Наконец Двиддион нарушил молчание — он с достоинством произнес: «Я хотел бы знать, почему и каким образом вы оказались замешаны в это дело».

«Здесь нет никакой тайны, — ответил Герсен. — В свое время Трисонг нанес мне некоторый ущерб, и я намерен с ним рассчитаться. Вот и все».

Двиддион сумел кисло усмехнуться: «Некоторый ущерб, а? Что вы сделаете, если кто-нибудь нанесет вам серьезный ущерб? Взорвете планету? Так или иначе, надо полагать, я обязан испытывать к вам благодарность».

«Вероятно».

«Ага, вы тоже так считаете? Тогда позвольте официально выразить вам мою благодарность... Вполне может быть, что я слишком много времени провел в одиночестве. По сути дела, теперь, когда Дексада уничтожена, у меня не осталось никаких причин для отшельничества. Тайна известна только мне».

Двиддион замолчал и задумался, его длинные белые пальцы нервно подергивались. Но теперь, когда он уже начал говорить, сдержать поток слов, давно не находивший выхода, он уже не мог: «Вам, наверное, хотелось бы знать, почему я решил жить в полном одиночестве. Тому причиной — обида и разочарование, только и всего. Или, если хотите, причина в том, что я узнал так называемую «тайну». Может быть, тут сыграла роль моя неопытность или наивность — хотя никто никогда не подвергал сомнению мое усердие. В Институте еще не видели такого зубрилы, [63] как я. Уже катехуменом меня ставили в пример другим, меня регулярно включали в списки отличников, особо отмечая «благородную простоту» моего характера. Я проводил каждую минуту, пропагандируя доблестные принципы Института в массах, «обходя моря и земли» с символом веры в руках, как древний миссионер. Где только я не побывал! Я посетил тысячи селений. Я проповедовал в Берéнской, в Котопе, в Долгих Холмах, на Предродине и в Прериях, лебединам-аномалам с планет Зеленой звезды и болотинцам из Педдер-Дулы — говорил со всеми, всех поучал! Меня бросили в тюрьму в Хлодие на планете Марскена, посредники из Поллардиха на Копусе обрили мне голову, я получил право на постоянное жительство от расстройщиков на Васконселле. Может быть, вы помните крестовый поход против электроспорта в Майре, на южном континенте Альфанора? Запамятовал, как он называется...»

«Транс-Искана».

«Вы помните крестовый поход?»

«Нет».

«Я был предводителем этого марша, мы одержали много славных побед — но какой ценой! О, что нам пришлось претерпеть! Мытарство, жару, насмешки и побои — не говоря уже о насекомых, ползучих гадах и ядовитых прыгучих пиявках! Но мы упорно продвигались вперед, шаг за шагом, до самого Скотбурга — и победа была за нами! Как давно это было! И вдруг мне присвоили 50 й ранг, а затем и 60 й! Я руководил кампанией по борьбе с пестицидами на Вирфиле, я работал связным на переговорах о заключении перемирия между гороховцами и фасольниками на Новом Горчеруме, я ловил браконьеров, будучи лесником Лиги охраны первозданных джунглей на Армонголе. Все считали меня образцовым активистом Института, я умел убеждать и доказывать, я четко и безоговорочно формулировал наши постулаты и защищал наши позиции, будучи целиком и полностью убежден в превосходстве моих идеалов над любыми другими. Мой ранг становился все выше, я преодолел рубежи 80 го и 90 го уровней — и вдруг больше не было никаких кампаний, никаких программ: отныне я занимался определением политики Института. Теперь у меня было время отдыхать и думать. Я предстал перед Дексадой, я наблюдал за их совещаниями, участвовал в их банкетах; наконец меня назначили на заветный 99 й уровень. Неожиданно для самого себя, я стал кандидатом в члены Дексады. Я встретился с равными мне по рангу соперниками, другими кандидатами 99 го уровня. Одним из них был Бенджамин Роук — человек, в чем-то похожий на меня, восходивший по иерархической лестнице примерно так же, как я. У нас было много общего, но мы никогда по-настоящему не подружились — трудно было бы ожидать взаимной поддержки от трех человек, во что бы то ни стало стремившихся занять первое освободившееся место в Дексаде. Другой кандидат 99 го уровня называл себя «Искромолотом». Его я никогда не мог понять — он не поддавался обычным методам анализа. Его настроение часто менялось, он мог вызывать восхищение или отвращение, утешать или приводить в ярость. Искромолот демонстрировал компетентность и уверенность в себе, принимал решения без колебаний. Его можно было бы рассматривать как наиболее вероятного претендента на восхождение в Дексаду, если бы не склонность к показному самолюбованию, несколько уменьшавшая его шансы. И Бенджамин Роук, и Сайлас Искромолот отчаянно стремились проникнуть в Дексаду — причем Искромолот почти не скрывал своей готовности сделать все, что угодно, для достижения этой цели. Клойд Фри, 104 го уровня, погиб в джунглях Канкаши. Дексада проголосовала, и его вакансию занял Бенджамин Роук. На освободившееся место 99 го уровня назначили Сабора Видоля. Искромолот был в ярости, он едва сдерживал эмоции. Всего лишь через две недели фракийский разбойник убил Хассамида. Меня избрали в состав Дексады, а на 99 й уровень взошел Иэн Билфред. Искромолот любезно и сдержанно поздравил меня; всем было ясно, однако, что его кандидатуру обошли именно потому, что он откровенно проявлял нетерпение. Для меня избрание в Дексаду почти ничего не значило. Я внезапно осознал — на протяжении десяти секунд — что мой головокружительный успех, восхождение в состав Дексады, носило фальшивый, искусственный характер. Я вышел за пределы своих естественных способностей. Теперь я смотрел на прежнего себя, как на ребенка, развлекавшегося инфантильными играми. И подозревал, что другие члены Дексады вполне разделяли такую точку зрения. Тридцать два года своей жизни я пожертвовал непрестанному труду и лишениям во имя принципов, которые высшее руководство Института рассматривало, в лучшем случае, с благосклонным пренебрежением. Учитывайте, что это были лучшие умы Ойкумены — они не лгали ни себе, ни другим, их не коснулось разложение коррупции! Постепенно я понял, что в процессе интеллектуального созревания и расширения взглядов они обнаружили, что основное преимущество и положительное влияние Института заключаются не в установленных им целях и даже не в надежде на достижение этих целей, а в его практическом функционировании в качестве системы, предоставляющей таким людям, как я, возможность растрачивать свою энергию и свои способности — и тем самым возбуждать, подобно дрожжевой закваске, непрерывное брожение в человеческом обществе, стремящемся к состоянию застойного гомеостаза».