«Вас прислал отец? Он опять ночует с жирными бабами?»
Герсен подавил в себе неизбежный прилив жалости — и в то же время отбросил любые помыслы о конфискации состояния Панкарова: «Твой отец просил передать сообщение».
«Пожалуйста, заходите! — паренек дрожал от беспокойства. — Я позову маму».
«Нет. Никого не надо звать. У меня нет времени. Слушай внимательно! Твоему отцу пришлось срочно уехать. Он не знает, когда сможет вернуться. Может быть, никогда».
Подросток слушал, широко раскрыв глаза: «Он... он сбежал?»
Герсен кивнул: «Да. Его нашли старые враги, он больше не смеет здесь показываться. Он просил передать тебе или твоей матери, что его деньги спрятаны под погребальным монументом».
Паренек пристально смотрел на Герсена: «Кто вы такой?»
«Никто. Всего лишь посыльный. Передай матери слово в слово все, что я тебе сказал. Да, еще одно: когда будешь искать тайник под монументом, будь осторожен. Там могут быть взрывные ловушки или какие-нибудь другие опасные устройства, защищающие клад. Ты понимаешь, о чем я говорю?»
«Да. Там может быть бомба».
«Именно так. Будь осторожен. Попроси помочь кого-нибудь, кому ты доверяешь».
Герсен улетел из Крайгорода. Ему пришло в голову, что несколько дней в тишине и покое на дикой и суровой, редко посещаемой планете Смейда помогли бы ему справиться с беспокойной совестью. «Когда нарушается равновесие? — спрашивал он себя, пока разведочный корабль скользил по разрыву во времени-пространстве. — В какой момент справедливость становится чрезмерной?» Конечно, он еще далеко не перешагнул эту границу. Парсифаль Панкаров более чем заслужил беспощадную казнь. Но его жена, его сын? Им придется нести часть наказания — за что? Зачем? Для того, чтобы жен и детей гораздо более достойных людей не постигла гораздо худшая судьба... Так убеждал себя Герсен. Но растерянный, помутневший взгляд подростка не стирался из его памяти.
Судьба сама решила, кто из преступников должен был поплатиться в первую очередь. События в таверне Смейда столкнули Герсена с Палачом Малагейтом — первым, чье имя выболтал под пыткой Парсифаль Панкаров. Лежа в постели, Герсен тяжело вздохнул. Панкаров был мертв; несчастный, ничтожный Луго Тихальт, скорее всего, тоже был мертв. Все люди смертны — пора было покончить с колебаниями. Герсен усмехнулся в темноте, представив себе Малагейта и Красавчика Дасса, взламывающих монитор его корабля. Прежде всего, им не удалось бы открыть монитор ключом, что само по себе создавало нешуточное препятствие, особенно если они подозревали, что устройство защищено от взлома взрывным зарядом, ядовитым газом или кислотой. Когда, приложив немалые усилия, они извлекут наконец волокно, на нем не будет никаких записей. Монитор Герсена был не более чем бутафорией; он даже не позаботился его включить.
Малагейт вопросительно взглянет на Красавчика Дасса; тот пробурчит какое-нибудь проклятие. Только после этого бандиты догадаются проверить серийный номер и поймут, что ошиблись и угнали не тот корабль. Им придется срочно возвращаться на планету Смейда. Но Герсена и корабля Тихальта уже след простынет.
Глава 3
Вопрос (заданный Иэлу Мормату, главному квестору Трехпланетной полиции, в ходе телевизионной дискуссии «за круглым столом», передававшейся из Коновера на планете Катберт в системе Веги 16 мая 993 г.):
«Общеизвестно, что вам приходится решать невероятно сложные проблемы, квестор Мормат — по сути дела, совершенно непонятно, как вам удается с ними справляться. Например, каким образом вы умудряетесь найти одного единственного человека — или проследить его прошлое — среди миллиардов людей, населяющих девяносто с лишним обитаемых планет, несмотря на разделяющее их разнообразие политических убеждений, местных обычаев, учений и верований?»
Ответ: «Как правило, нам это не удается».
Из отчета лорда Яйко Яйковского, председателя Исполнительного совета, представленного в Генеральную законодательную ассамблею Валгаллы на планете Валгалла системы Тау Близнецов 9 августа 1028 г.:
«Призываю вас не принимать эту чреватую зловещими последствиями меру. Человечеству многократно приходилось подвергаться беспардонной тирании полицейских служб, облеченных чрезмерными полномочиями. Как только полиция ускользает за пределы жесткого контроля со стороны подозревающего всех и вся народного трибуна, наступает безжалостный произвол — полиция сама устанавливает законы. Их не интересует правосудие — они беспокоятся только о том, чтобы укорениться в качестве привилегированной, вызывающей зависть элиты. Эти «слуги народа» заблуждаются, принимая естественную осторожность опасливого гражданского населения за проявление восхищения и уважения, и через некоторое время начинают выставлять себя напоказ, позвякивая оружием в эйфорическом состоянии мании величия. Люди перестают быть их хозяевами и становятся их холопами. Полиция превращается в свору преступников в униформах, особенно опасную и вредную потому, что их положение в обществе санкционировано законами, и ему ничто не угрожает. С точки зрения всесильного полицейского чиновника человеческое существо — не более чем предмет или объект, нуждающийся в скорейшей обработке документации. Удовлетворение потребностей населения и человеческое достоинство ничего для него не значат; прерогативам полиции придается статус богоданных заповедей. Безответное подчинение становится обязательной нормой. Убийство гражданина полицейским рассматривается как достойное сожаления стечение обстоятельств: увы, сотрудник слегка перестарался, выполняя обязанности. Если же гражданин убивает полицейского, скандалу и яростным угрозам нет конца. Начальство кричит с пеной у рта, обо всех остальных делах забывают, пока не будет найден мерзавец, отважившийся на столь неслыханное преступление. Когда провинившегося задерживают, его неизбежно избивают или пытают до суда, чтобы наказать за недопустимую самонадеянность. Полиция вечно жалуется на то, что ей не дают эффективно функционировать и что, в результате, преступники избегают наказания. Лучше сотня беглых преступников, чем тирания одной разнузданной полицейской службы. Снова предупреждаю вас: не поддерживайте этот законопроект! Если он будет утвержден, мне придется наложить вето».
Выдержка из выступления Ричарда Парнелла, заведующего общественным благосостоянием в пределах Северной территории планеты Сцион в Кортеже Ригеля, перед депутатами Ассоциации полицейских управлений, национальных гвардий и детективных агентств в Парилии на планете Пильгем в Кортеже Ригеля, 1 декабря 1075 г.:
«Недостаточно называть наши проблемы уникальными; они стали катастрофическими: на нас возложили ответственность за эффективное выполнение порученных нам обязанностей — и в то же время нам отказывают в средствах и полномочиях, необходимых для их выполнения. Человек может убить или ограбить кого-нибудь на любой планете Ойкумены, залезть в ожидающий поблизости космический корабль и оказаться в тысяче световых лет от места преступления прежде, чем оно будет обнаружено. Если преступник ускользает в Запределье, на него больше не распространяется наша юрисдикция — по меньшей мере официально, хотя известны отважные блюстители закона, ценившие правосудие выше предусмотрительности и осторожности; многим из них удалось произвести аресты в Запределье. Само собой, они вправе поступать таким образом, так как в Запределье не действуют законы Ойкумены, и они преследуют обвиняемых исключительно на свой страх и риск.
Чаще всего, однако, преступник, бежавший в Запределье, остается безнаказанным. К тому времени, когда он решает вернуться в пределы Ойкумены, он, как правило, успевает изменить внешность и отпечатки пальцев, а также ввести поддельные координаты в СИЛОР [1] — он в полной безопасности, если не сделает отчаянную глупость и не будет арестован за новое нарушение там же, где он совершил первоначальное преступление и был генифицирован [2] .