* * *

Дворец Любви занимал территорию, в плане представлявшую собой неправильный шестиугольник со стороной примерно полтора километра. Основанием шестиугольника служил северный отвесный склон; основные сооружения дворца находились в центре. Вторую сторону, по часовой стрелке, окаймляла гряда зубчатых скал с расщелинами, сплошь заросшими буйным шиповатым кустарником. Третья сторона была обращена к пляжу, к теплому синему морю. Четвертую и пятую стороны было труднее определить — они постепенно сливались с естественным пейзажем долины. Шестая сторона, примыкавшая к утесу под острым углом, была отмечена чередой тщательно ухоженных клумб и фруктовых деревьев, тянувшейся вдоль стены, сложенной из неотесанных камней. На этой обширной территории размещались три скопления коттеджей, бесчисленные лужайки, сады, ручьи и каналы. Гости бродили везде, где им хотелось, проводя долгие дни самым приятным образом, по своему усмотрению. Каждый день начинался ясным прохладным утром, постепенно сменявшимся солнечным днем, теплым вечером и тихой таинственной ночью. Сутки проходили за сутками и растворялись в памяти.

Служащие, как и подразумевал Виоль Фалюш, были уступчивы и отличались исключительной внешней привлекательностью. Постояльцы в белом, еще привлекательнее прислуги, вели себя с детской непринужденностью, одни — радушно и отзывчиво, другие — извращенно и бесстыдно, но все — одинаково непредсказуемо. Судя по всему, их единственное стремление в жизни заключалось в том, чтобы возбуждать страсть, дразнить и соблазнять, наполнять ум томным влечением; они огорчались только тогда, когда гости предпочитали им прислугу. По всей видимости, они не подозревали о существовании других миров Вселенной и не проявляли почти никакого любопытства, хотя у них был живой, проницательный ум, а их настроения менялись, как узоры в калейдоскопе. Они думали только о любви и о различных аспектах удовлетворения желаний. Как намекнул Виоль Фалюш, чрезмерно страстное увлечение могло приводить к трагедии; постояльцы в белом хорошо сознавали эту опасность, но не прилагали особых усилий с тем, чтобы ее избежать.

Тайна присутствия друидов во Дворце Любви скоро раскрылась. В первый же день после прибытия Дакау, Прюитт, Лейдига и Вюста, прилежно сопровождаемые Билликой и Хьюлом, разведали все, что находилось в окрестностях, и выбрали в качестве средоточия своей деятельности приятную маленькую лужайку. Фоном их импровизированной сцены служил плотный ряд темных кипарисов, справа и слева росли деревья пониже и цветущие кусты, а в центре лужайки красовался старый кряжистый дуб с широко раскинувшимися корнями. В передней части лужайки друиды возвели пару убежищ — приплюснутые шатры из бледно-коричневой ткани. Здесь они поселились, после чего каждое утро и каждый вечер проводили евангелические собрания, разъясняя основы своей религии всем проходившим мимо. Они пылко и ревностно проповедовали суровый аскетизм, строгую самодисциплину, сдержанность и соблюдение обрядов обитателям райского сада; те вежливо их выслушивали, но по окончании проповедей приглашали друидов успокоиться, отдохнуть и предаваться удовольствиям. Герсен решил, что вся эта затея была одной из иронических шуток Виоля Фалюша — хозяин дворца развлекался игрой с ревнителями нравственности. Другие гости пришли к такому же выводу и наблюдали за собраниями друидов и слушателями их проповедей только для того, чтобы убедиться в том, чья доктрина восторжествует.

Работая поспешно и сосредоточенно, друиды возвели святилище из камня и ветвей. Стоя у входа в святилище, тот или иной друид провозглашал: «Неужели все вы хотите умереть и никогда не познать другую жизнь? Путь к Вечности — слияние с жизненной силой, более долговечной, чем наше бренное существование. Источник жизненной силы всего сущего — Троица Маг-Раг-Даг — Воздуха, Земли, Воды! Таков Святой Дух, вмещающий в себе все плоды Древа Жизни! Древо — непреложный источник мудрости и энергии! Взгляните на меньших созданий — на насекомых, на цветы, на рыб, на человека. Смотрите, как они растут, цветут, слабеют и переходят в небытие, тогда как Древо продолжает жить, безмятежно и мудро. Да, вы утоляете плоть, насыщаете утробу, опьяняете мозг испарениями — но что потóм? Скоро, скоро все вы умрете, а благородное Древо, пустившее корни в Землю, возносит бесчисленные листья к сияющим славой небесам! Навеки! Когда плоть истощится и сморщится, когда нервы притупятся, когда брюхо перестанет переваривать, когда из носа станут сочиться все те жидкости, которыми вы злоупотребляли — тогда у вас не останется времени поклоняться Древу, тогда будет поздно! Нет, нет и нет! Ибо Древо не нуждается в вашем разложении, в вашем тлении. Все, что его питает, должно быть чистым, свежим, непорочным. Поклонитесь же! Забудьте о бессмысленных ужимках, о животном удовлетворении страстей! Придите же и поклонитесь Древу!»

Обитатели Дворца Любви слушали с уважением и почтением. Невозможно было сказать, насколько глубоко призывы друидов проникали в сознание аудитории. Тем временем Дакау и Прюитт принялись копать под дубом, в широком промежутке между корнями, большую яму. Хьюлу и Биллике копать не позволяли, да они и не проявляли особого желания этим заниматься; по сути дела, они наблюдали за этим процессом, остолбенев от ужаса.

Обитатели дворца, в свою очередь, настаивали на том, чтобы друиды принимали участие в их праздных развлечениях, возражая следующим образом: «Вы хотите, чтобы мы научились вашим понятиям и вашему образу жизни — но, по всей справедливости, для того, чтобы судить о нашей жизни, вам следует испытать ее на собственном опыте. Только так вы можете проверить, действительно ли мы — растленные исчадия порока!» Друиды неохотно уступали этим доводам, но продолжали ходить и сидеть отдельной группой, следя за строжайшим соблюдением дисциплины Хьюлом и Билликой.

Прочие гости по-разному реагировали на происходящее. Скебу Диффиани регулярно посещал собрания друидов и в конце концов, ко всеобщему изумлению, объявил о своем намерении вступить в их секту. С этого дня он напялил на себя черную тогу с капюшоном и присоединился к друидам в отправлении их обрядов. Торрас да Носса отзывался о друидах с высокомерным сожалением. Леранд Вибль, на всем пути ко Дворцу проявлявший явный интерес к Биллике, с отвращением воздел руки к небу и больше не приходил на лужайку друидов. Марио, Этуэн и Танзель занимались своими делами; их редко можно было увидеть. Наварт был одержим поисками Друзиллы. Он блуждал по садам и павильонам — напряженный, замкнутый, недовольный — заглядывая то в один закоулок, то в другой. Красота парка не производила на него ни малейшего впечатления; он презрительно отзывался о поместье Виоля Фалюша: «Во всем этом нет новизны; здешние развлечения банальны. Нет ничего, вызывающего восхищение, никаких головокружительных прозрений, никакой глубины проникновения в суть вещей. Здесь все вульгарно, пошло, слащаво — не более чем испражнение желез и насыщение утробы!»

«Вполне может быть, что вы правы, — признал Герсен. — Местные удовольствия просты и непритязательны. Но что в этом плохого?»

«Ничего. В этом нет поэзии, вот и все».

«Но здесь красиво! Нужно отдать должное Фалюшу — он сумел обойтись без жутких садистических сцен, неизбежно возникающих в развлекательных вертепах, и даже позволяет служащим держаться с некоторым достоинством».

Наварт разочарованно крякнул: «Вы наивны, как ребенок. Экзотические наслаждения Фалюш приберегает для себя. Кто знает, что делается за этими стенами? Подлого извращенца ничто не остановит. И вы говорите о достоинстве потаскух и альфонсов? Смехотворно! Это же куклы, заводные игрушки, конфетки в обертке! Не сомневаюсь в том, что многие из них — выращенные подручными Фалюша младенцы, которых вымогают у горожан Кухилы — смазливые, те, кого не продали в Махраб. А когда они начинают стареть, что тогда? Что с ними делают?»