Косима слегка поклонился: «Я прекрасно вас понимаю. Уверяю вас...»

«Да. В вашей непоколебимой добросовестности. Пойдемте, Паншо!»

Оттиль Паншо вышел на улицу вслед за Герсеном. «Одну минуту, — сказал он. — Давайте присядем на скамью напротив».

Вдвоем они пересекли Аллею и уселись на скамье в парке.

«Вы — удивительный человек! — заявил Паншо. — Боюсь, вам придется дорого заплатить за то, что вы сделали».

«Почему же?»

Паншо покачал головой: «Не стану называть никаких имен. Но охотно объясню вам, что собираюсь сделать я — и в самое ближайшее время. Через два часа из местного космопорта вылетает пассажирский звездолет компании «Черная стрела», направляющийся в систему звезды Сад-аль-Сауд. Я намерен быть на борту этого звездолета. Настоятельно рекомендую вам сделать то же самое и улететь с Метеля как можно скорее. Когда человек, чье имя я не могу произнести, узнает, что вы присвоили почти пять миллионов СЕРСов, которые он считает своими, он подвергнет вас таким пыткам, какие я не могу себе даже вообразить».

«Меня удивляет только то, что вы решили меня предупредить».

Паншо улыбнулся: «Я — вор, я — мошенник, я — вымогатель. Я — мерзавец до мозга костей. Но в тех случаях, когда не затронуты мои личные интересы, я могу быть порядочным и даже в какой-то степени щедрым человеком. Теперь я бегу — в панике, потому что безжалостный убийца может наказать меня за ваши поступки. Если вы не присоединитесь ко мне на борту звездолета «Анвана Синтро», вы меня больше никогда не увидите. Если вы со мной не улетите, вас схватят и отвезут в тайное убежище. После чего с вас постепенно и методично сдерут кожу заживо».

«Скажите мне, где найти этого убийцу. Я его прикончу».

Паншо поднялся на ноги: «Не посмею. Он никогда не забывает обид — вам предстоит это узнать на своей шкуре. Не пользуйтесь услугами такси; меняйте гостиницу каждую ночь. Не возвращайтесь в контору «Котцаша» — там для вас нет ничего интересного. Он выбрал эту контору только потому, что она рядом с управлением Жаркова».

«Вы приказали Жаркову прекратить работы?»

«Для Жаркова мои слова ничего не значат. Скажите: где мы встречались раньше? Ведь я впервые увидел вас не на Дар-Сае, не правда ли?»

«В Рат-Эйлеанне — в Эстремонте и в Соборе. Помните верховного арбитра Дальта?»

Оттиль Паншо возвел глаза к небу. «Прощайте!» — он торопливо удалился в глубину парка.

Глава 14

Из тома III энциклопедического труда «Жизнь» барона Бодиссея Невыразимого:

«Меня непрестанно поражают и нередко забавляют различные подходы к богатству, распространенные среди народов Ойкумены.

В одних обществах финансовое благополучие рассматривается как результат успешной преступной деятельности; в других оно восхваляется как вознаграждение, дарованное благодарным обществом за предоставленные ценных услуг.

Моя собственная точка зрения по этому вопросу отличается простотой и ясностью — хотя критики, разумеется, не преминут назвать ее «упрощенческой». Критики либо неспособны к рациональному мышлению, либо не позаботились приобрести навыки такового; их вопли и тявканье только убеждают меня в справедливости моих выводов.

Обсуждая богатство, я исключаю, конечно, власть и деньги, приобретенные преступными методами (в этом отношении нет необходимости в дополнительных разъяснениях), а также блестящую мишуру, приобретенную посредством выигрыша в лотерее или в азартной игре.

Итак, что можно сказать по поводу богатства?

1. Роскошь и привилегии — прерогативы богатых людей. Это замечание может показаться бессодержательным, но в нем скрывается гораздо более глубокий смысл, чем заметно с первого взгляда. Внимательно прислушиваясь к этой истине, начинаешь различать далекий, словно исходящий из глубины вод скорбный набат неизбежности.

2. Для того, чтобы приобрести богатство, как правило, необходимо в максимальной возможной степени использовать как минимум три из следующих пяти свойств:

a) удачливость;

b) усердие, упорство, бодрость духа;

c) самоотверженность;

d) краткосрочный интеллект: изобретательность, умение импровизировать;

e) долгосрочный интеллект: способность к планированию, к заблаговременному распознанию закономерностей.

Все эти свойства заурядны; любой человек, желающий получить привилегии и жить в роскоши, может накопить начальный капитал, надлежащим образом используя врожденные способности.

В некоторых обществах бедность рассматривается как достойная сожаления неудача или как благородное самоотречение, в обоих случаях требующие поспешного субсидирования с использованием государственных средств. В других, более устойчивых и здоровых обществах, бедность считают заслуженной судьбой человека, не потрудившегося ее преодолеть».

Отзывы критиков

«Какой, в самом деле, невыразимый осел этот барон! Мне остается только рисовать чертиков и рвать бумагу пером!»

— Лионель Вистофер в газете «Монстратор»

«Я беден — охотно в этом признаюсь! И что же, только поэтому я — деревенщина, невежа, дубина стоеросовая? Я отрицаю такой приговор всеми фибрами души! Я пью горячий чай с печеньем с не меньшим наслаждением, чем какой-нибудь толстобрюхий плутократ с выпученными глазами, брызжущий сальной слюной, поглощает соловьиные язычки, копченые в коньяке, крокинольские устрицы и филе пятирогого даранга! Мое богатство — моя полка с книгами! Мои привилегии — мои мечты!»

— Систи Фаэль в журнале «Обзор»

«Барон заставляет меня скрежетать зубами от ярости. Я воспринимаю его разглагольствования как личные оскорбления. Я чувствую, что он поливает меня грязью и наносит мне вопиющий ущерб, возместить который могла бы только карающая десница небес! Его болтливая рожа просит увесистого кирпича! Еще лучше было бы выпороть Бодиссея на ступенях крыльца его респектабельного клуба! А если барона уже выгнали — заслуженно! — из всех клубов Ойкумены, я приглашаю его вступить в избранное общество слабоумных графоманов, хотя вынужден заметить, что по сравнению с ним даже безмозглые писаки — образцы человеколюбия. Я — бессребреник, ничто не заставит меня отказаться от любви к ближнему: хорошенько оттузив старого болвана, я первый приглашу его выпить со мной на брудершафт (разумеется, за его счет)».

— Макфаркухар Кеншо в «Вестнике Ойкумены»

В кустах за спиной Герсена что-то шелохнулось. Пригнувшись, Герсен спрыгнул со скамьи, одновременно развернувшись: у него в ладони уже был миниатюрный лучемет с дулом, выступавшим между указательным и средним пальцами.

Садовник в грязноватом белом комбинезоне взглянул на него с удивлением: «Прошу прощения, сударь, если я вас напугал».

«Нет-нет, все в порядке, — Герсен вздохнул. — Я просто нервничаю».

«Это заметно!»

Герсен пересел на другую скамью, откуда он мог беспрепятственно наблюдать за происходящим во всех направлениях. Он давно уже ощущал себя человеком особенным, чуждым всем остальным, орудием бесповоротной судьбы; нередко ему приходилось испытывать ужас, ярость и жалость, но страх? Страху его ум противился, как чему-то неуместному.

Герсен бесстрастно проанализировал свое состояние. Тинтль боялся, Дасвелл Типпин боялся, Оттиль Паншо боялся — теперь боялся он сам. В конце концов, почему нет? Мысль о Ленсе Ларке, хлещущем Панаком и сдирающим с него кожу заживо, испугала бы даже мертвого.

Герсен сидел неподвижно, подавленный и обескураженный. Причины такого настроения были вполне очевидны. Он влюбился в Джердиану Чансет; он завидовал красивой и приятной жизни метленов. Эти эмоции подтачивали его одержимость, его безжалостную целенаправленность, как волны, неустанно бьющиеся о скалу. И теперь, когда Паншо сбежал, его единственная связь с Ленсом Ларком превратилась в пару тонких нитей, готовых порваться в любой момент. Одной из этих нитей был инженер Жарков. Кроме того, Герсен мог позволить людям Ларка схватить себя и таким образом нанести визит «князю тьмы» — при мысли о такой перспективе у него мурашки бежали по спине.