«Почти ничего. Чем богаты, тем и рады. Будешь воротить нос от свежих аппетитных дерьмовиков?»

«Ни в коем случае! — заявил Герсен. — Будьте добры, приготовьте мне порцию».

«Другой разговор! Джоко! Подай инородцу штабелек дерьмовиков! А теперь, раз уж ты у нас в гостях, давай-ка я что-нибудь сооружу у тебя на башке, для приличия». Бармен набил бумагой грязный маслянистый прат и натянул его Герсену на лоб так, что набитая верхушка болталась, свешиваясь то в одну, то в другую сторону. «Не слишком ловко получилось, — подверг себя критике бармен. — Но лучше, чем ничего — особенно, если у тебя дело к Бугардойгу. Алоиз Бугардойг строго придерживается традиций; он даже обещал никому не бить морду по Святым дням, представляешь? Некоторые считают, что от этого он становится только злее в другие дни. О-хо-хо! А это еще кто?»

В таверну зашел фоджо с огромной грудью колесом и разбитым, сплошь покрытым щербинами и шрамами лицом, напоминавшим поросль каких-то тропических грибов. Герсен снова спросил: «Это Бугардойг?»

«Он? Да ты что, спятил? Это Ширмус Поддл. Ширмус, тебе чего? Как всегда?»

«Как всегда — ничего лучше у тебя все равно нет. Где мой чертов отпрыск, хотел бы я знать? Ему давно пора складывать поленницу не заднем дворе, а не шляться где попало под дождем. Неважно! Тумаков получит он, а не я, в любом случае».

Бармен пододвинул к нему высокую кружку горячего варева, обильно приправленного пряностями: «Пей от души, Ширмус. Сегодня у нас тишь да глядь — пока что».

«Злыдень тоже сюда собрался? Или мне дадут хотя бы минуту покоя?»

«Это известно одному Высшему Надзирателю. Шшш! Слышишь, Бугардойг уже идет!»

Ширмус оглянулся к входной двери: «Нет, это гром. И все же... — он залпом опрокинул содержимое кувшина в глотку, — из-за тебя я опять разнервничался. Пора найти место поспокойнее».

Бармен смотрел вслед уходящему Ширмусу, скорбно качая головой: «Страх — странная, необъяснимая вещь! Так что же, это действительно гром — или Бугардойг топчется на пороге?»

В таверну зашел фоджо, заполнивший собой весь дверной проем. Челюсть его поддерживали, словно арочная опора, два сплетения жилистых мышц — так, что шея казалась шире головы. Рот его выглядел, как рваный шрам, нос — как бесформенный выступ хряща.

Герсен взглянул на бармена: «И это...»

«Вот тебе, пожалуйста, Бугардойг — и сегодня у него, надо сказать, нехороший блеск в глазах. Кто-то его чем-то обидел, а это может плохо отразиться на всех. Твой прат плотно сидит на голове?»

«Надеюсь. Что он пьет?»

«То же, что все, только гораздо больше».

«Подайте ему две кружки, — Герсен обернулся к Бугардойгу, стоявшему у входа и обозревавшему посетителей таверны целенаправленно вызывающим взглядом. Повернувшись в сторону бара, фоджо-великан заметил Герсена и демонстративно вскинул голову, выражая неодобрение: «Кто это здесь, с колпаком набекрень и с рожей, как у горгульи?»

«Мой знакомый в Понтефракте посоветовал к вам обратиться. Он сказал, что мне следует приземлиться на вашем заливном лугу, так как вы известны щедростью. Кроме того, я заказал для вас, за свой счет, двойную порцию выпивки».

Бугардойг поднял одну из кружек правой рукой и осушил ее; подняв вторую левой, он сделал то же самое, после чего опустил кружки на стойку: «Перейдем к делу. Так как я не делаю никаких исключений, выкладывай сию минуту сотню СЕРСов — в эту сумму входят посадочный сбор и плата за охраняемую стоянку в течение месяца».

«Прежде всего, давайте обсудим гораздо более важный вопрос, — сказал Герсен. — У вас есть свободное время — скажем, несколько часов?»

«Что ты задумал?»

«Выгодное дело».

«Объясни».

«Недалеко от Фиалки Атмора живет человек, от которого многое зависит. Мне нужно срочно его навестить».

«Э? Кто это? Спятивший отшельник на Воймонте?»

«Ну, он еще не совсем спятил, — возразил Герсен. — По сути дела, именно он рекомендовал вас как человека, который лучше всех знает, как добраться до Воймонта, так как ваши рудники находятся поблизости».

Бугардойг разразился громовым хохотом: «Не так близко, чтобы я рисковал своей шкурой на Воймонте. Так что плати сбор и отправляйся туда сам. А если окажешься в окрестностях Фиалки Атмора, тебе не сдобровать — я тебе покажу, как совать нос не в свои дела!»

Герсен медленно кивнул: «Тогда пойдемте к моему кораблю — я не ношу с собой деньги».

Бугардойг скорчил изумленно-угрожающую гримасу: «Я должен шлепать по болоту только потому, что какой-то болван-инородец забыл взять с собой деньги?»

«Как вам угодно, — пожал плечами Герсен. — Подождите меня здесь. Я схожу за деньгами».

«Ха! — взревел Бугардойг. — Меня не проведешь! Пошли — придется месить ногами грязь. За то, что придется тащиться к твоему кораблю, я возьму штрафную наценку в десять СЕРСов».

«Одну минуту! — забеспокоился бармен. — Мне причитается трояк [61] за выпивку!»

Герсен выложил монету на стойку и подал знак Бугардойгу: «Поспешим, пока опять не начался дождь».

Бормоча ругательства себе под нос, Бугардойг последовал за Герсеном. Выйдя из таверны, они спустились по дороге под пасмурным небом тусклого темно-фиолетового оттенка мимо хижины, где Липпольд продолжал стоять, как раньше, мимо избушки горняка, где теперь никого не было, и вышли на заливной луг.

Когда они приблизились к «Трепетнокрылому Фантамику», Герсен сказал Бугардойгу: «Подождите здесь. Я зайду внутрь и принесу деньги».

«Не забивай мне голову глупостями! — отрезал Бугардойг. — Открывай люк! Я не отойду от тебя ни на вершок, пока не получу то, что мне причитается».

«Фоджо — недоверчивый народ!» — заметил Герсен. Поднявшись по трапу, он открыл люк; Бугардойг следовал за ним по пятам. «Сюда!» — сказал Герсен. Отодвинув в сторону дверь кормовой перегородки салона, он жестом пригласил гостя: «Проходите».

Бугардойг нетерпеливо протиснулся в грузовой трюм. Герсен быстро закрыл за ним дверь и закрепил ее зажимами прежде, чем Бугардойг осознал ошибку и бросился обратно. Приложив ухо к панели, Герсен услышал вопли и ругательства подростков. Ухмыляясь, Герсен сел за пульт управления, поднял корабль в воздух и полетел вверх над долиной Мойга. Внизу река струилась на юг подобно угрюмой серой змее между уступчатыми склонами, покрытыми разнообразной растительностью: серым желвачным кустарником, пурпурным войчем, бледно-зеленым восковиком, черными сажевыми деревьями. Изредка возвышались тридцатиметровые минареты розового и желтого сухопутного коралла; ярко-оранжевые пятна оповещали о наличии ядовитого блуждающего мускуса.

Пролетев километров пятнадцать, Герсен опустил корабль на луг, поросший широколистной серебристой травой. Спустившись по трапу, он подошел к наружному люку трюма, приоткрыл его и спустил выдвижную лесенку. «Кик! Кик! — позвал он. — Отзовись!»

«Чего тебе надо?» — откликнулся обиженный голос.

«Вы там здорово нашкодили?»

После короткой паузы голос Кика приобрел оттенок беззаботности, но срывался, переходя в фальцет: «Лично я ничего особенного не сделал».

«Кик! Слушай внимательно — очень внимательно! Я собираюсь выпустить пацанов. Всех, кроме тебя. После этого мы посмотрим, в каком состоянии вы оставили трюм. Если мне что-нибудь не понравится, я отвезу тебя на триста километров выше в горы. Там тебе — и только тебе — придется драить этот трюм и этот люк, пока они не заблестят, как зеркало, и не станут пахнуть, как розы из цветников Кью. И только тогда мы с тобой расстанемся».

Голос Кика слегка задрожал: «Здесь, в общем-то, все в порядке, более или менее... Я замечаю кое-какие нечистоты...»

«Лучше все это прибрать сейчас же, пока у тебя есть возможность пользоваться помощью погромщиков, и пока ты все еще в двух шагах от дома».

«Здесь нечем прибирать!»

«На лугу полно воды, а у вас есть рубахи».

Кик разразился яростной последовательностью лающих приказов. Пацаны, жмурясь и моргая, стали спускаться по лесенке. Вслед за ними появилась пара массивных ног, а затем торс и, наконец, голова Алоиза Бугардойга. Спустившись на топку почву своего луга, он повернулся к Герсену, не отходя от лесенки; щеки его раздувались и опадали, полуоткрытый рот стал напоминать гигантский ярко-алый полип. Медленно расправив плечи, фоджо-великан двинулся к Герсену; тот выжег лучеметом потрескивающую огнем линию у самых ног Бугардойга, едва не отрезав тому пальцы ног. «Не провоцируй меня, — предупредил Герсен. — Я спешу».