«Спроси Рампольда, что он думает по этому поводу, — советовал Дасс, издевательски поблескивая ярко-голубыми, вечно открытыми глазами. — Разве ты хочешь, чтобы это случилось с тобой?»

«Нет, — отзывался Герсен. — Но я не думаю, что со мной это случится».

Время от времени Дасс требовал, чтобы Герсен отвечал на его вопросы. «Куда ты меня везешь? — спрашивал он. — Обратно на Альфанор?»

«Нет».

«Куда же?»

«Увидишь».

«Отвечай, или... — тут Хильдемар Дасс разражался многоэтажными ругательствами. — Или тебе придется вытерпеть такое, что ты себе даже вообразить не можешь!»

«Нам приходится рисковать», — пожимал плечами Герсен.

«Вам? — тихо переспрашивал Дасс. — Кому это, «вам»?»

«Разве ты не знаешь?»

«А почему тогда он не придет сюда? Скажи ему, что я хочу с ним поговорить».

«Он может придти сюда в любое время, когда пожелает».

После этого Дасс погружался в молчание. К каким бы уловкам ни прибегал Герсен, чтобы заставить Дасса проболтаться, Красавчик упрямо хранил в тайне имя Малагейта. Причем ни один из трех университетских начальников не проявлял к Дассу никакого интереса. Паллис Этроуд поначалу пребывала в состоянии глубокого созерцательного отчуждения. Она сидела часами, провожая глазами проплывавшие мимо звезды. Она ела — понемногу и неохотно, без аппетита. Она спала очень долго, свернувшись калачиком как можно плотнее. Постепенно, однако, к ней стало возвращаться прежнее отношение к жизни, и временами она казалась такой же беззаботной, как некогда.

Перенаселенность звездолета практически не позволяла Герсену говорить с ней наедине — что его, по сути дела, вполне устраивало. Дасс прозябал в трюме, тогда как Аттель Малагейт занимал одну из кают — ситуация и так уже была напряжена почти до предела.

Прошло еще много времени. Звездолет пересекал, одну за другой, области Галактики, где еще никогда не бывал человек — кроме одного человека, Луго Тихальта. Со всех сторон мерцали тысячи звезд, миллионы звезд: они струились, они клубились, зажигаясь впереди и пропадая за кормой — слепящие и тлеющие, беззвучно обгоняющие одна другую, потом еще одну, и еще: бесконечно разнообразные миры, населенные неведомо кем. Каждая привлекала взор, возбуждая воображение, заставляя задумываться о неизвестных возможностях; каждый мир звал, искушал, нашептывал тайны, обещая невиданное, неслыханное, необнаруженные сокровища знаний, непознанную красоту.

В конечном счете прямо по курсу показалась звезда теплого золотисто-белого оттенка. На панели монитора загорались и гасли, чередуясь, зеленые и красные индикаторы. Автопилот сократил выход энергии; гиперпространство начало коллапсировать. Звездолет подвергался необъяснимым инфразвуковым сотрясениям по мере того, как материалы испытывали воздействие завихрений, возмущений и противотечений чего-то, что можно было назвать только «пространством-временем».

Корабль вздрогнул в последний раз с хлопком, от которого заложило уши, и беззвучно заскользил в пустоте как лодка, дрейфующая по зеркальному озеру. Золотисто-белое солнце пылало вблизи; вокруг него обращались три планеты. Первая, ближайшая к светилу, оказалась небольшим оранжевым шаром, дымящимся тлеющей окалиной. Другая — угрюмый газовый гигант цвета замутненной слезы — кружилась очень далеко от солнца. Третья, средняя планета — искрящийся голубой шар с зелеными континентами и белыми кудрявыми облаками — медленно вращалась прямо под кораблем.

Герсен, Войноткач, Деттерас и Келле, временно позабыв о взаимной неприязни, обступили макроскоп. Перед ними был, несомненно, прекрасный мир с плотной влажной атмосферой, обширными океанами и разнообразной топографией.

Первым от экрана отошел Герсен. Настало время подмечать каждую деталь и молниеносно реагировать. Вторым отступил от макроскопа Войноткач: «Я полностью удовлетворен. Несравненная планета. Господин Герсен не вводил нас в заблуждение».

Келле взглянул на него с удивлением: «Вы считаете, что приземляться нет необходимости?»

«Необходимости нет. Но я не прочь приземлиться», — Войноткач прошелся по салону и задержался рядом с полкой, под которой Суфиро закрепил переключатель. Герсен напрягся. Неужели Малагейт — Войноткач? Но Войноткач прошел дальше. Герсен с облегчением выдохнул. Конечно же, решающий момент еще не наступил. Для того, чтобы усыпляющий газ был ему полезен, Малагейту нужно было как-то предохранить себя от воздействия газа.

Келле сказал: «На мой взгляд, следует приземлиться — как минимум необходимо снять биометрические показания. Несмотря на прекрасный внешний вид, биосфера может оказаться неблагоприятной».

«Это было бы исключительно неудобно, с пленником в трюме и двумя помешанными в салоне, — с сомнением проворчал Деттерас. — Чем скорее мы вернемся на Альфанор, тем лучше».

Келле откликнулся настолько резко, что Герсен удивился — он никогда не слышал, чтобы председатель комитета по планированию исследований говорил таким тоном: «Деттерас, вы ведете себя, как последний болван! Проделать такой путь — и сбежать домой, поджав хвост? Мы должны приземлиться, в этом не может быть сомнений — хотя бы только для того, чтобы прогуляться по этой планете пять минут!»

«Будь по-вашему, — угрюмо уступил Деттерас. — Ничего не могу возразить».

«Прекрасно! — заключил Войноткач. — Значит — вниз!»

Герсен молча включил посадочную программу автопилота. Горизонты распахнулись, подробности ландшафта стали четко различимыми: леса, перемежавшиеся пойменными лугами и прогалинами, невысокие округлые холмы, цепочка озер на севере, усыпанные снегами горные утесы на юге. Корабль опустился на луг; рев реактивных двигателей смолкнул. Теперь под ногами была надежная твердь. Наступила полная тишина, нарушаемая лишь тихим пощелкиванием автоматического анализатора; через некоторое время зажглись три зеленых индикатора — условия снаружи были оптимальными.

Пришлось еще немного подождать, пока не уравнялось давление. Герсен и три университетских администратора надели защитные костюмы, натерли руки, лица и шеи ингибитором аллергенов, отрегулировали респираторы с фильтрами, не пропускавшими бактерии и споры.

Паллис Этроуд с детским восхищением смотрела на открывшийся из иллюминатора вид; Робин Рампольд потихоньку перемещался вдоль перегородки салона, как старая, тощая серая крыса, пытаясь робкими жестами выразить желание сойти на поверхность планеты, но в то же время не решаясь покинуть безопасный салон.

Благодаря монитору они приземлились примерно в ста метрах от места первоначальной высадки Луго Тихальта. По мнению Герсена, фотографии не давали достаточного представления о волшебной красоте местного пейзажа. В прохладном воздухе чувствовалась свежесть с незнакомым, но приятным привкусом растительности. С другой стороны долины, за рощей высоких темных деревьев, поднимались холмы, не слишком крутые, но высокие, с серыми обнажениями скал и ложбинами, заполненными мягко-зеленой листвой. Над холмами парило огромное, напоминающее воздушный замок кучевое облако, ярко освещенное полуденным солнцем.

Вдали, на лугу за рекой, Герсен заметил нечто вроде поросли цветущего кустарника и сразу понял, что это дриады. Они стояли на краю леса, покачиваясь на гибких серых конечностях, иногда передвигаясь с места на место, легко и грациозно. «Великолепные создания, вне всякого сомнения! — думал Герсен. — Но в них есть что-то... какое-то несоответствие». Капризное ощущение диссонанса не покидало его. На собственной планете дриады казались не на своем месте — казались чужеродными вкраплениями в картине, вызывавшей драгоценное ощущение возвращения на полузабытую родину — куда? На Землю? Герсен не испытывал никакой врожденной привязанности к Древней Земле. И все же, больше всего на эту планету походила Земля — или, точнее, некоторые районы Земли, чудом избежавшие застройки и приспособления к себе бесчисленными поколениями людей. Красота планеты Тихальта была свежей, естественной, неиспорченной. За исключением дриад, словно вносивших фальшивую ноту в созвучный аккорд, это действительно могла быть Древняя Земля, мир Золотого века, Земля людей, живущих в гармонии с природой...