И Наварт принялся указывать пальцем то на одного молчаливого арлекина, то на другого, передвигаясь по кругу: «С нами смерть! Смерть наблюдает за жизнью. Смерть не случайна, не бесцельна. Смерть готовится прищемить пламя и снять нагар, сосредоточив взор на единственной свече. Но не бойтесь, если у вас нет причин бояться...» Наварт обернулся: «Слушайте!»

Издалека послышалась веселая музыка. Она становилась все громче и громче, пока на луг не промаршировали, пританцовывая, четыре музыканта: один с кастаньетами, другой с гитарой, и два скрипача — они исполняли пунктирную мелодию в трехдольном ритме так заразительно, что хотелось вскочить и пуститься в пляс. Внезапно музыка оборвалась. Тот, что трещал кастаньетами, вынул из-за пазухи флейту, и теперь музыка прониклась душераздирающей печалью. Продолжая издавать скорбные звуки, квартет стал удаляться среди деревьев, и через некоторое время мелодию уже невозможно было расслышать. Тихие нерешительные аккорды продолжали блуждать в воздухе, как прежде, ни с чего не начинаясь и ничем не кончаясь — легкие, естественные, как дыхание.

Герсен начинал тревожиться. Обстоятельства не поддавались его контролю. Среди всей этой клоунады он чувствовал себя неуместным. Опять какая-то изобретательная хитрость Наварта? Теперь, даже если бы Виоль Фалюш встал и представился присутствующим, Герсен не смог бы побудить себя к действию. Осенний воздух наполнился тяжелой сонной дымкой, вино сделало его сентиментальным. Как можно было пролить кровь на этот великолепный рыжеватый ковер, расшитый золотом? Кровь нельзя было пролить даже на окружавший его ковер золотисто-желтых опавших листьев!

Герсен откинулся на спинку кресла, насмехаясь над собой, презирая себя. Хорошо, еще некоторое время он будет сидеть и размышлять. Некоторые другие гости тоже явно начинали беспокоиться. Возможно, разговоры Наварта о смерти остудили их кровь, они двигались осторожно, опасливо... Девушки продолжали ходить вдоль кресел, наполняя бокалы. Одна нагнулась рядом с Герсеном — он уловил аромат ее желтой розы; выпрямляясь, она улыбнулась ему и перешла к следующему гостю.

Герсен опустошил бокал и снова откинулся на спинку кресла. Даже в отстраненном, бесстрастно-расслабленном состоянии он все еще мог рассуждать и сравнивать. Некоторые из гостей поднялись на ноги, покинув пустые кресла с высокими веерами спинок, и тихо переговаривались хрипловатыми голосами. Кандидат № 1 стоял в одиночестве, мрачно задумавшись. Кандидат № 2 неотрывно смотрел на Зан-Зу. Кандидат № 3, так же, как и Герсен, развалился в кресле. Кандидаты №№ 4 и 5 беседовали с другими.

Герсен обернулся к Наварту. Что дальше? У Наварта, несомненно, были дальнейшие планы. Что еще он задумал? Герсен позвал его. Наварт неохотно подошел ближе.

«Виоль Фалюш здесь?» — спросил Герсен.

«Тише! — громко прошептал Наварт. — Вы одержимы одной идеей!»

«Это вы мне уже объясняли раньше. Так что же, где он?»

«Я пригласил двадцать одного гостя. Считая меня, здесь двадцать два человека. Значит, Фалюш здесь».

«Кто из них?»

«Не знаю».

«Как? Вы не знаете?» Герсен выпрямился в кресле, выведенный из летаргического полусна двурушничеством старого поэта: «Между нами не должно быть никаких недоразумений, Наварт. Вы приняли от меня миллион СЕРСов, согласившись соблюдать определенные условия».

«Я выполнил все условия! — отрезал Наварт. — Неприглядная истина заключается просто-напросто в том, что нынешнее обличье Виоля Фалюша мне неизвестно. Я знал его, когда он был мальчишкой, Фогелем Фильшнером. Виоль Фалюш изменил лицо и ведет себя по-другому. Он может быть одним из трех или четырех человек. Единственный способ его найти заключался бы в том, чтобы поочередно срывать маски с гостей и отправлять в павильон тех, кого я не узнал — до тех пор, пока я не смогу указать вам на Фалюша».

«Значит, так мы и сделаем!»

Наварт упорствовал: «В таком случае меня лишат жизни — так или иначе. Я возражаю. Я сумасшедший поэт, а не баран, смирно бредущий на заклание!»

«Несущественно! Придется прибегнуть к предложенному вами методу. Будьте добры, попросите четырех упомянутых вами кандидатов собраться в павильоне».

«Нет, нет! — хрипел Наварт. — Это невозможно. Есть другой способ, он гораздо проще. Достаточно следить за девушкой. Фалюша притянет к ней, как магнитом, и тогда вы его опознаете».

«Полдюжины других гостей тоже начнут за ней волочиться».

«Тогда заявите свои притязания на нее. Только один из гостей осмелится с вами соперничать».

«Что, если никто не бросит мне вызов?»

Наварт развел руками: «Что вы потеряете?»

Оба повернули головы, глядя на Зан-Зу. «Действительно, что я потеряю? — откликнулся Герсен. — Что вас связывает с этой девушкой? Почему она у вас живет?»

«Она — дочь моего старого приятеля, — любезно, без запинки ответил Наварт. — Можно сказать, моя подопечная. Я сделал все возможное, чтобы вырастить ее и воспитать в лучших традициях».

«А теперь, воспитав ее в лучших традициях, вы предлагаете ее каждому встречному и поперечному?»

«Наш разговор становится утомительным, — заметил Наварт. — Смотрите! К ней подошел один из гостей».

Герсен развернулся в кресле. К Зан-Зу подошел кандидат № 2, явно обратившийся к ней с какими-то страстными излияниями. Зан-Зу вежливо слушала его. Так же, как в кафе «Небесная гармония», Герсен почувствовал прилив какой-то горячей волны. Похоти? Ревности? Защитного инстинкта? Какова бы ни была природа этого порыва, он заставил Герсена подняться на ноги и подойти к девушке и ее собеседнику.

«Как вам нравится банкет? — с наигранным благодушием поинтересовался Герсен у кандидата № 2. — Чудесный день — еще не холодно, ясное небо. Наварт великолепно умеет устраивать вечеринки — тем не менее, он никого никому не представил. Как вас зовут?»

«У Наварта, несомненно, были причины для такого упущения, — вежливо отозвался тот. — Лучше не снимать маски — ни в прямом, ни в переносном смысле».

«Разумная точка зрения», — согласился Герсен. Повернувшись к Зан-Зу, он спросил: «А ты как думаешь?»

«У меня нет имени — мне нечего скрывать».

Кандидат № 2 предложил: «Почему бы не поинтересоваться точкой зрения Наварта по этому вопросу?»

«Думаю, что это бесполезно. Наварт будет в замешательстве. Он допустил серьезный промах. По-видимому, он надеется способствовать близкому личному знакомству между безличными персонажами маскарада. Разве это возможно? Сомневаюсь. В любом случае, не в той степени интенсивной интимности, на которой, по-видимому, настаивает Наварт».

«Прекрасно, замечательно! — кандидат № 2 начинал раздражаться. — Будьте так добры, оставьте нас наедине. Вы прервали мою частную беседу с этой молодой особой».

«Прошу прощения за вмешательство. Но я и эта особа уже собирались заняться сбором цветов на лугу».

«Вы ошиблись! — настаивал кандидат № 2. — Когда все вокруг носят маски и нарядились арлекинами, очень легко обознаться».

«Даже если я обознался, это только к лучшему — предпочитаю собирать цветы в обществе именно этого обворожительного создания. Вам придется нас извинить».

Кандидат № 2 излучал дружелюбие: «В самом деле, любезнейший! Ваше притворство переходит все границы! Неужели вы не понимаете, насколько бесцеремонно вы нарушаете все правила приличия?»

«Не думаю, что нарушаю какие-либо правила. В таком собрании, где каждый ощущает пульс жизни обнаженными нервами, где среди нас бродит смерть, полезно проявлять уступчивость. Обратите внимание на женщину слева. Судя по всему, она разговорчива и готова обсудить любой интересующий вас вопрос. Почему бы вам не присоединиться к ней и не болтать столько, сколько вам заблагорассудится?»

«Да-да, и она восхищается именно вами, — сухо сказал кандидат № 2. — Чего вы ждете? Идите к ней!»

Герсен повернулся к Зан-Зу: «Похоже на то, что тебе придется выбирать. Болтовня или сбор цветов?»

Зан-Зу колебалась, переводя взгляд с одной маски на другую. Кандидат № 2 устремил на нее пылающий, страстный взор: «Да, выбирай — если здесь можно говорить о каком-либо выборе — между этим развязным нахалом и мной. Выбирай — но, смотри, не ошибись!»